Шпилька. "Разговор двух дам" № 7412

Недавно, мне попались на глаза рассказы постоянного корреспондента харьковской газеты "Южный край" -- Шпильки.  Есть у него серия рассказов под названием "Разговор двух дам", в которых он даже не раз упомянул и о нашей Казачьей Лопани.

Для меня эти рассказы -- словно театральные сцены, продолжающие впечатление от недавно просмотренного спектакля "За двумя зайцами", сыгранного театральной группой нашего посёлка.
1902 год.. Действия разворачиваются в Харькове. Беседа двух знакомых друг другу дам... Но сколько  юмора в их беседе!  Как тонко высмеивает автор характер этих милых девушек...

Предлагаю ознакомиться с одним из рассказов Шпильки, опубликованным в №7412 за 23 июня 1902 года.

"Южный Край"
№ 7412
Дата выпуска 23.06.1902

Встречаются опять на вокзале две да­мы—дама, приятная во всех отношениях, и дама, просто приятная.

— Здравствуйте, милочка!

— Здравствуйте, душечка!

Целуются.

— Вы куда, милочка?

— Я, душечка, к вам на дачу. Вы тоже сейчас туда отправляетесь?

— Да, да, милочка! Ах, какой прият­ный сюрприз вы мне делаете! Я так рада, так рада... Вы не поверите, какая скука на даче у нас!

— Неужели, душечка?.. Почему же?

— Да все дожди, дожди, да дожди!
Этот противный Демчинский ничего, ка­жется, кроме дождей, не может приду­мать!.. И как ему, право, не стыдно! Хоть назад в город опять переби­райся!

— Ах, и не говорите, душечка! Это просто не дача, а больница какая-то!.. У меня все дети больны: у Ванички—горло, у Митички— насморк, Аничка—животик простудила— клубники наелась и холодной водицей запила... У мужа тоже ревматизм расходился, а у меня мигрени, мигрени без конца!.. Я просто нарочно из дому вырвалась, чтобы уйти из этого лазаре­та и отдохнут на свободе...

— Merci, merci, милочка, что обо мне вспомнили! Я тоже на даче мучусь, му­чусь... Живу, как какая-нибудь вдова горемычная...

— Как-же это, душечка? Ведь, вы же в некотором роде замужем?.

— Ах, да разве вы не знаете моего Коко? Это—ужасный человек!. Семью перевез на дачу, а сам какия-то „вечер­ния занятия" в городе придумал и на даче не ночует... Боюсь, говорит, ночью возвращаться, чтобы меня дачные „гастро­леры" как-нибудь не „отгастролировали". Просто, хоть в город перебирайся!

— Позвольте, душечка! Какие же те­перь могут быть „вечерние занятия"?!

— Ах, да лучше и не спрашивайте! Где же они, эти „вечерние занятия", как не в „Аквариуме" да не в „Тиволи“. А тут, вы понимаете, как на зло, этот Ольшевский выписал каких-то „царей Воздуха", которые в воздухе танцуют, потом негров-боксеров и еще, нако­нец, „механического человека”, о кото­ром, помните, я вам уже говорила... Мой Коко прямо бредит всем этим и не вылезает из „Тиволи”. И можете себе представить!— какая досада! Ведь, это все совсем не кафе-шантанные, а приличные полеты, которые и дамам смот­реть можно... И что же?— просилась, про­силась как-нибудь поехать в „Тиво­ли"— ни за что!... А вы, милочка?... были там.

— Как же, как же, была.

— Ну, что же?

— Очень, очень интересно... Этот квартет Легэ, действительно, прямо в воздухе летает! Я еще никогда таких танцев не видела... А механический че­ловек—это прямо нечто сверх-естественное... Сидишь, понимаете-ли, и не веришь, что бы это была кукла...

— Ну, вот, видите, какая вы счастли­вая! Все видели... Должно быть, и Ната­на Шварца видели?

— Да, да... Вы слышали, из-за этого Шварца целых два скандала вышло. Сар­матов вздумал его копировать... А тот страшно обиделся, и не тем, что его копируют, а тем, понимаете ли, что у него вся грудь разными орденами увеша­на, а Сарматов взял на себя тоже яр­лыки от коробок с сардинками нацепил, только не на грудь, а... а... совсем на другое место! Шварц страшно обиделся, насилу его успокоили.А потом и другой еще скандал вышел. Вы, ведь, знаете, что Шварц изображал физионо­мии разных лиц и, между прочим, изобразил одного здешнего типографщи­ка Буравчика... Сарматов, копируя Швар­ца, тоже представил публике этого са­мого Буравчика, но представил его ради курьеза малороссом, хотя тот не ма­лоросс, а еврей. Буравчикъ тоже ужасно оскорбился и собирается судиться с Сарматовым...
Вот будет интересный судебный процесс! Надо пойти послу­шать... Но мне кажется, что Сарматову нужно будет настаивать на том, что так как Буравчик маленького роста, то он, значит мало рос и, стало быть, потому и был изображен им в виде малоросса...

— Ах, как это вы, милочка, хорошо придумали!.. Да я вижу, что вы, вообще, много новостей знаете, более, чем я...
Что же еще новенького есть?..

— В „Аквариуме” тоже история... од­ну певицу украли и в Киевъ увезли...

— Неужели? Какую?

— А помните, там была дамская труп­па-Панони, одетая в гусарские костюмы... так вот одну из этих Панони — самую красивую кто-то из публики украл...

— Fi done, какие мерзости!... Ах уж эти мужчины! Нет чтобы украсть ка­кую-нибудь барышню или даму из поря­дочного общества... А непременно подай им кафе-шантанную певицу! Какие из­вращенные вкусы!...

— Ну, знаете ли, это еще не так интересно и оригинально, что мужчина женщину украл, а вот читали ли вы, как в Ялте две женщины одного муж­чину украли?

— Да что вы? Каким же это образом?

— Да, да! я сама в газетах читала...

— Расскажите, расскажите, душечка! Я уже сгорела от нетерпения!..

— Приехали в Ялту, кажется, из Одессы две особы—мать лет 48—50 и дочь, летъ 20—22... Провожал их на все прогулки один 18-летний краса­вец-татарин... И вдруг в один пре­красный день все они трое куда-то исчез­ли из Ялты... Оказалось, что мать с дочерью похитили проводника и увезли его с собою в Севастополь, но в Се­вастополе проводник долго жить не мог, потому что у него не было паспор­та, и он должен был вернуться в Ялту, как будто бы, за своим доку­ментом, а на самом деле для того, чтобы отделаться от своих похититель­ниц, которые успели взять с него расписку в том, что он примет пра­вославие и женится на барышне. Но он и не думал жениться, и на целый де­сяток срочных телеграмм отвечал молчанием... Вы, душечка, понимаете, трагическое положение  матери и до­чери!..

— Ах как интересно!.. Говорите, говорите, милочка, а то я уже в пе­пел превращаюсь от нетерпения...

— Бедная мать снова вернулась в Ялту и на коленях— comprenez vous— на коленях стала со слезами умолят какого-то фруктовщика-татарина, чтобы он устроил дело, говоря, что иначе ея дочь умрет или сойдет с ума...
История эта пока так ничем не кончи­лась, но говорят, что проводник— по­ехать поедетъ, но жениться не намерен...

— Ах, бедная, бедная барышня! Да это целая трагедия...

— Да, да! ее можно озаглавить „Кра­деный жених!"

— Но как я ее понимаю, эту ба­рышню. Действительно, можно ли усто­ять перед ялтинским проводником?! Ведь, они все такие красавцы, такие кра­савцы! Ах, отчего и у нас нет та­тар-проводников?!

— Ну, милочка, это вы многого захо­тели! У нас на дачах, вообще, поря­дочных кавалеров нет! Прямо, мож­но сказать, "безкавалерие" какое-то на­ступило! И девицы, и дамы не знают,
что им делать от скуки... и даже кондукторам начинают глазки делать, потому что решительно не с кем кокетничать и флиртовать... Все кру­гом— или женатые отцы семейств, или безусые гимназисты!.. Знаете, ду­шечка, у меня от отчаяния явилась даже такая мысль. Давайте с вами уч­редим „Акционерное общество доставле­ния дачных кавалеров?" Ведь, можно блестящие дела сделать...

— Ах как это вы, милочка, обворо­жительно придумали! Давайте, давайте!.. Это будет и оригинально, и выгодно во всех отношениях!.. По крайней мере, прекратится это томительное и неснос­ное „безкавалерье”, от которого неко­торые дачницы даже в линейщиков влюбляться начали...

Пауза...

— Вы, душечка, слышали, какой в прошлый мясоед случай странный про­ изошел...

— Какой?

— Венчалась в одной из харьков­ских церквей какая-то барышня и вдруг, во время обхождения вокруг аналоя, с нею случилось дурно и она упала в обморок.

— Что же такое? Верно, и здесь дра­ма какая-нибудь...

— Да, драма, только особенного свой­ства. Из-за корсета.

— Как из-за корсета?

— Она— comprenez vous—так страш­но затянулась, что лишилась чувств...

— Ну, и что-же?

— Присутствующие растерялись: и не знали, что им делать... Одни хотели ре­зать платье, а другие запротестовали— как, дескать, можно портить новое до­рогое платье... Тогда кто-то сказал: Да что же вам дороже—жизнь человече­ская или платье?..—И можете себе пред­ставить, душечка! Принесли откуда-то ножницы и начали спинку лифа резать, всю ее изрезали и корсет изрезали, тог­да только невеста очнулась...

— А как же она, так без лифа и венчалась?..

— Да, да!.. На нее накинули какой-то платочек и в таком виде она пере­венчалась...

— Ах, какой ужас! Бедная не­веста!..

— И бедное венчальное платье!.. Оно тоже пропало!

— В самом деле: какая безжа­лостность: ну, разве нельзя было как-нибудь иначе привести ее в чувство?.. Наконец, расстегнуть...

— Мой Коко, когда узнал об этой истории, начал, по своему обыкновению, умничать и философствовать... Хороший, говорит, урок для тех, которые затя­гиваются до того, что глаза на лоб лезут и язык изо рта показывается!..

— Ну, да эти мужчины всегда нас, женщин, во всем обвиняют!.. Читали-ли вы, например, статью Василия Иванова „Жертва дамских капризов!”

— Да, да! Возмутительная статья!.. Он защищает какую-то модистку, которая дала своей заказчице пощечину, называя эту модистку „жертвой дамских капризов”... Одним словом, во всем виноваты мы, заказчицы?.. Ну, не возмутительно ли?!...

— Отвратительная статья!—И главное, он указывает еще на то, что эта мо­дистка-вдова капитана и, значит, воспитанная, интеллигентная женщина... Да какое мне до этого дело! Для меня она, хоть будь она даже вдовой полковника или генерала, модистка и больше ни­чего!..

— Конечно!.. Я даже удивляюсь, как редакция могла пропустить подобную статью... По моему, ее нельзя было пе­чатать, а если и печатать об этом случае, то совсем в другом роде, т. е. в защиту нас, заказчиц...

— А вы, милочка, не знаете, автор статьи женатый или холостой?

— Не знаю, душечка...

— Я уверена, что он холостой, по­тому что, будь бы он женатый, он ни­когда бы не написал ничего подобного.

— Еще бы! Он тогда знал бы, как нам, бедным, приходится мучиться с этими противными модистками, сколько крови они нам портят и как нервы расстраивают!.. Не они, а мы—мученицы, мы— страдалицы! Нас пожалеть на­до... Вы знаете, что со мною сделала моя портниха?...

Раздается звонок...

— Ах душечка, это, кажется, нам...

Бегут и на ходу разговаривают...В это время раздается еще один зво­нок—третий...
Дамы вскакивают в вагоны первого, попавшегося им на глаза поезда...Поезд трогается...Обе дамы пронзительно взвизгивают:

— Ах, душечка!!!

— Ах, милочка!!!

— Душечка! мы не туда попали.

— Милочка! мы едем в противопо­ложную сторону:

— Душечка! Мы едем на север!..

—Милочка! А нам нужно на юг!

— Кондуктор, кондуктор! Останови­те поезд! Мы не туда едем!

— А вам, сударыня, куда надо ехать!..

— В Мерефу... А это какой поезд...

— Это курьерский поезд на Петер­бург, а вам надо на дачный поезд...

— Остановите! Мы требуем! Мы на ходу соскочим! Вы отвечать будете!..

— Да помилуйте, сударыни! Успокой­тесь! Чем же мы виноваты?! Ведь, у вокзального швейцара такой сильный и громкий голос, что он громче Шаляпи­на каждый раз кричит о том, где какой поезд стоит... Его даже уже в оперу приглашали за его голос. Как- же вы не слышали?!

— Это еще что за насмешки?! Мы тре­буем составить протокол!!..

Кондуктор незаметно удаляется. Поезд идет все скорее и скорее...Дамы не унимаются...

— Где-же мы теперь, деточка, вста­нем?

— Кажется, ближе „Казачьей Лопани" этот поезд не останавливается!

— Но, ведь, это ужасно!

— Возмутительно!..

— Нет! Какие порядки: ставят ка­кой-то никому ненужный поезд вперед дачного!..

Подслушал:
Шпилька.

______________________________________________________________

Стало интересно, в каких же зданиях находились "Тиволи" и "Аквариум", о которых так любил писать в своих произведениях Шпилька на страницах "Южного края".
И опять Google помог мне.

В 1902 году в Харькове существовало несколько садов «с летними театрами, увеселениями и буфетами»: Коммерческого клуба (ул. Рымарская, 19), Купеческого собрания (ул. Сумская, 25), Тиволи (Благовещенская, 32),

«Аквариум» (ул. Чеботарская, 36),

«Бавария» (Куликовская).

В 1915 году кроме летнего сада «Тиволи» на ул. Благовещенской, 32. существовали уже сад Собрания приказчиков (ул. Чеботарская, 36), театры-варьете «Версаль» (ул. Конторская, 1) и «Буфф» (ул. Благовещенская, 18). В 1916 году «Версаль» находился за городом, на Сумском шоссе, а кафешантан «Вилла Жаткина» размещался на Харьковской набережной, 5.
(Источник)